[Аркк Флорр]

ЯРОШ БЕЗ ВИЗИТКИ Кто такой лидер «Правого сектора»
Дмитрий Ярош — самый известный из лидеров боевого крыла Майдана. Именно его «Правый сектор», а не официальная оппозиция, брал на себя ответственность за силовые действия, в том числе за «наступление» в последние дни революции. Но эта известность обманчива: Дмитрий Ярош слишком быстро стал мемом. «Визитки Яроша», «правосек», «бандеровец», «агент Кремля» — в каких только невероятных комбинациях не употребляется его имя! Но кто такой Ярош как человек, в чем его не медийная, а человеческая суть, остается загадкой. Специально для «Репортера» на интервью с ним отправилась известная российская журналистка Марина Ахмедова. Отметим, что встреча состоялась еще до выборов президента, поэтому эту тему обошли стороной
Дмитрий Ярош, лидер «Правого сектора», сидит за столом в комнате, которая выглядит пустой и необжитой. В углу за спинкой его кресла два флага: черно-красный и желто-голубой. На столе ноутбук, три уже начатые бутылки воды и пробковый круг, проткнутый флажками для карты. На спинке кресла черная кожаная куртка. На стене икона. На Яроше черный свитер и черные часы. Он невысокого роста.
— Я могу переводить, — предлагает глава информационного отдела «Правого сектора» Борислав Береза. — Дмитрий хорошо понимает и говорит по-русски, но понимаете… есть некоторые принципы, которые не нарушаются. А я могу говорить с вами по-русски.
— И я могу, но не хочу, — говорит Ярош на украинском.
— Почему? — спрашиваю его.
— Во-первых, мне легче думать и говорить на украинском, — отвечает он. — Переводить на русский не хочу. Во-вторых, не хочу говорить на языке оккупантов.
— А оккупанты — это кто?
— Российская власть.
— Я хочу сказать, что я русскоязычный, — говорит Борислав. — Я еврей. Но я тоже стал разговаривать по-украински, потому что, когда окружение украиноязычное, очень легко переходишь на этот язык. Так что, если вам непонятно, я буду переводить.
— Да я сам переведу, — говорит Ярош, и Борислав уходит.
— А почему вы не можете сделать над собой усилие, ради того чтобы мы друг друга лучше понимали?
— Я же вам пояснил: война, и я буду говорить по-украински. А если вам что-то будет непонятно, я переведу.
Детство
— Я недавно вернулась из Ужгорода, там услышала такое выражение — «материнский язык». Это тот язык, на котором разговаривает мама с ребенком. На каком языке с вами говорила ваша мама?
— На русском.
— Какой язык для вас материнский?
— Все равно украинский.
Дмитрий Ярош родился в 1971 году в городе Днепродзержинске. На этом месте когда-то запорожские казаки основали села, промышленная революция конца XIX века сделала его городом, а Сталин в 1936 году дал ему имя главного чекиста. В 1970-м это уже крупный промышленный центр, экологически неблагополучный, с новой ГЭС, новой застройкой, с типичной для индустриальных районов уличной подростковой жизнью вроде битв район на район. Но это не просто промышленная провинция, это очень непростое место, одно из «гнезд» советской элиты — родина Леонида Брежнева, один из источников советского и украинского «днепропетровского клана». Последний раз генсек приезжал сюда в 1979 году и фотографировался с жителями, Ярош тогда был пацаном. Кстати, Брежнев себя именовал в одних документах русским, в других — украинцем, и то и другое было политически грамотно в советское время.
— В детстве вы думали о себе как о русском или украинце?
— Только как об украинце. В детстве я жил в Советском Союзе, в школу ходил русскую. Украинских у нас просто не было. Была страшная русификация, задача которой — превратить украинцев в советских людей. Но не удалось. Я помню, что в моем классе процентов 90 учеников были украинцами и каждый ребенок гордился тем, что он украинец… — Ярош умолкает. — А не россиянин, — добавляет.
— А почему ребенку надо гордиться тем, что он украинец?
— Потому что в нормальном государстве патриотизм — хорошее качество, и его следует развивать. В России, на наш взгляд, патриотизм в гипертрофированных формах, у вас он превратился в великодержавный шовинизм. А теперь этот шовинизм навязывается и Украине.
— Ваш отец жив?
— Нет, он умер. В 2008-м. У меня тогда как раз сын родился, и отец буквально через полтора месяца после его рождения умер.
— А кем он был?
— Простым человеком. Инженером на металлургическом комбинате. У него были золотые руки. Все мог. Он был рад, когда у меня сын родился, — продолжение рода. На руках его держал буквально перед смертью. Мне это запомнилось… Никогда меня не бил, ни разу за всю мою жизнь. Мать могла лозиной отлупить. А отец никогда. Благодаря ему я сам начал принимать решения уже с 16 лет. Я плохо окончил школу и пошел работать на завод, потому что хотел независимости. А отец разрешил мне быть независимым. Он меня поддержал. Я в 17 лет поднял желто-голубой флаг Украины, и тут он меня поддержал.
— Когда вы были маленьким, вы называли его «папой»?
— Да. Называл, как вы говорите, — избегает он повторить слово «папа». — А потом «тато».
— В этом переходе с «папы» на «тато» было усилие?
— Ну так… Просто я перешел на украинский язык и стал его по-другому называть. Что ж тут странного? Почему я должен был делать усилие после стольких лет русификации и насильственного навязывания чужого языка? Я принял для себя решение в один день.
— Но что это был за день? Вас кто-то обидел? С вами что-то произошло?
— Нет. Просто я решил, кем стану. Решил, что русификацию следует прекращать. А это невозможно сделать, если не начать с себя. Вот я и начал. Показал другим пример, что у нас есть граждане, которые хотят говорить на украинском языке, а не на каком-то другом. И мне это удалось. И никаких проблем с друзьями и знакомыми не возникло, потому что они все тоже были за украинский язык.
«Решил, кем стану». Это и есть огромная человеческая загадка: как можно взять и решить, что пора менять себя настолько, чтобы изменить и «материнский язык», да еще в 17 лет, когда на пике перестройки Дмитрий вступил в «Рух»? Со многими в Украине за последнюю четверть века происходили крутые перемены, но от этого загадка не перестает быть загадкой, просто становится не только личной драмой, но и социальной.
На десятилетие позже в Днепродзержинске родилась Вера Брежнева, певица, звезда «ВИА Гры». Естественно, Брежнева — это псевдоним, придуманный продюсером Дмитрием Костюком. Ну как — если Днепродзержинск, то Брежнев. Но это было уже другое время, без идеологической серьезности, постмодернизм, смысл и успех был в телевизоре, на глянцевых картинках «как стать звездой». А вот десятилетием раньше Яроша в Днепродзержинске родился Геннадий Боголюбов, партнер Игоря Коломойского, один из основателей олигархического клана «Приват», который сейчас, кстати, финансирует спецбатальоны и имеет договор с «Правым сектором» и самим Ярошем. Но смысл того поколения, пришедшего к перестройке в возрасте комсомола и торговых схем, был в освоении экономической свободы, бизнеса, приватизации, в денежном успехе. Поколение Дмитрия Яроша было зажато между голодным поколением бизнеса и легкомысленным поколением поп-эстрады, переломный возраст совпал с переломной эпохой — перестройкой. В это время была окончательно подорвана вера в коммунизм, рухнула идеология многих миллионов людей, а человек не может жить в идейной пустоте. Иначе депрессия, разочарование, стыд. Пустота должна чем-то заполняться, тем более если вы подросток, то есть в возрасте поиска предельной правды.
— Вы не находите странным, что забыли то, что было, когда вы были русски… русскоговорящим мальчиком? Вы прекрасно помните себя только с тех пор, как стали украинским националистом.
— Многое стерлось из памяти. Но я не помню, чтобы у меня не было смысла в жизни. Вы хотите, чтобы я описал вам такой момент: раз! — и все случилось, я стал украинским националистом. А я вам пытаюсь объяснить, что я даже маленький был патриотом. Я любил свою землю, любил людей. Никто меня лично не обижал. Но я видел несправедливость в отношении Украины. Все эти годы видел, поэтому такой переход был естественным. Я хочу, чтобы и русский народ отказался от империализма, сменил власть, которая не может наладить добрососедские отношения с Украиной. Мы готовы к добрососедским отношениям, но старшего брата нам не надо.
Тризуб
Идейным отцом Дмитрия Яроша был первый «провиднык» организации «Тризуб им. Степана Бандеры» Василь Иванишин. Он-то как раз «естественный» украинский националист, которому не нужно было себя строить и ломать, рассказывавший о своих родителях, состоявших в ОУН. И профессию он выбрал правильную для идеолога национализма — украинская филология: он был доцентом в Дрогобыче, именно он помог Ярошу там получить диплом.
«Тризуб» — прямой наследник Бандеры через Славу Стецько, которая в начале 1990-х, используя свою энергию и эмигрантские связи, способствовала организации целого кластера националистических организаций разного толка. «Тризуб» был молодежным военизированным крылом, связанным с Конгрессом украинских националистов. Иванишин с начала 1990-х пишет идеологические книги, в которых говорит, что, несмотря на то что внешняя российская оккупация отступила, начался режим «внутренней оккупации». Язык в его идеологии — мистическая сущность, связанная с идеей нации. Он с сочувствием писал об авторах, утверждающих, что «украинский язык — из древнейших индоевропейских языков, а украинский народ — один из первых государственных этносов».
Дмитрий Ярош до знакомства с Иванишиным, вероятно, был потерян — не имел приличной работы и даже идеи о карьере, а только тоску по национальной справедливости.
Он после школы не пошел в вуз, служил в советской армии в 1989–1991 годах, именно тогда, когда все разваливалось, а он сам был уже убежденным украинским националистом. Армия, надо полагать, только усилила его вражду ко всему советскому. Иванишин — первый, кто поверил в Яроша, дал ему почти невыполнимое, казалось, задание — создать сеть националистов в русскоязычных областях. Ярош блестяще справился, произведя «дерусификацию» в себе, и поэтому стал преемником Иванишина во главе «Тризуба».
— 25 лет я занимался тем, что воспитывал молодежь в организации «Тризуб», пропагандировал идеи украинского национализма.
— А как вы из маленького русского мальчика…
— Да не был я никогда маленьким русским мальчиком! Никогда! Я же говорю: сколько себя помню, моей четкой самоидентификацией было то, что я украинец. Хоть я и говорил на русском. А то, что я занялся этой деятельностью в 17 лет, говорит о том, что во мне украинское было. В 17 лет ты еще ребенок, только формируешь свои первые жизненные принципы. И то, что я в этом возрасте поднял желто-голубой флаг, говорит само за себя. И подтверждает мои слова.
— Ваше самое яркое впечатление из детства?
— Самое первое… Поездка в Крым, — Ярош улыбается. — Море… Мне пять лет было. Синий лес, желтый пляж. Мне там понравилось все: люди, море. Я был маленьким и не умел рисовать. А там я начал.
— И что вы нарисовали?
— Нарисовал солнце и море. Желто-голубые.
— А потом вы испытывали где-нибудь такое же состояние счастья?
— Да. Я взрослый человек. У меня есть семья, дети. Много друзей. Я занимаюсь делом, которое приносит пользу моей стране, моему народу. Я очень счастливый человек.
Книга Дмитрия Яроша «Нация и революция» — прямое развитие идей Иванишина до технического задания на будущее, революции. Причем это описывается как война против режима внутренней оккупации с неизбежной войной с Москвой. Предисловие к книжке написал нынешний глава СБУ Валентин Наливайченко: «Тризубівці для мене є важливими партнерами, братньою організацією… Я вдячний „Тризубу“ за співпрацю, за їх посильну участь у наших спільних акціях. Без його активістів, готових на все заради перемоги української справи, нам би не багато чого вдалося». Если для широкой общественности Ярош и «Правый сектор» возникли на Майдане из ниоткуда, для спецслужб и националистической сети они были давно и хорошо известны еще с тех пор, как в 1995-м вместе с УНА-УНСО напугали Кучму маршем в Киеве. Поэтому и не возникает вопроса, как, нигде не работая, Ярош смог осуществлять деятельность, да еще и содержать семью с детьми. Он не обогатился благодаря помощи «спонсоров», но и не голодал, мог осуществлять подпольную работу, рекрутировать молодежь.
— Вы говорили, что работали с молодежью.
— До революции.
— Да. Вы учили их быть украинскими патриотами. А вы никогда не допускали мысли, что в какой-то момент они могут получить пулю в лоб?
— Допускал. Но свободы добиваются кровью. А когда Россия кладет тысячи своих молодых хлопцев в Чечне, например, в двух оккупационных войнах — это ли не пример того, что за державу надо платить? Что за свободу надо платить. За независимость надо платить кровью.
— Из нашего с вами разговора я поняла, что Россия — злая, агрессивная страна. Почему же вы приводите сейчас ее в пример? Возьмите что-то доброе и светлое. Разве поведение России в Чечне оправдывает ваши жертвы на Майдане?
— Я привел этот пример потому, что вы гражданка России. А так я в качестве примера мог взять любую другую страну. Я использовал Россию, чтобы объяснить вам: если бы Россия не положила тогда тысячи жизней в Чечне, она бы уже перестала существовать как держава.
Майдан
Еще летом 2013 года, выступая перед военизированным лагерем «Тризуба», Ярош заявил: «Приходят те времена, к которым мы шли все 20 лет». Как будто он знал, что произойдет. Скорее всего, не знал, но был готов. История Майдана на сайте «Тризуба» может не очень понравиться тем, кто видел в событиях только мирные акции. Так, например, там описывается, что «Правый сектор» начался именно 30 ноября, то есть среди «детей» и студентов были люди, готовые к настоящей революции. «Оружием» нескольких десятков хлопцев были палки. Или даже не палки, а доски от наспех разобранных ящиков и баночки с горошком. Прошло несколько месяцев, и «Правый сектор» превратился в революционную армию, закаленную в уличных боях. 27 января 2014 года и сам Ярош вышел из тени, заявив на первой своей пресс-конференции, что «боязнь оппозиционных лидеров вести революцию обязывает его взять на себя ответственность за революционный процесс».
— В течение 25 лет вы были в тени. А в тени нет солнца…
— Да, меня не было в публичной политике. Но я знал, что занимаюсь тем, чем должен был заниматься. И это давало результаты. Моя многолетняя работа принесла плоды на Майдане. Мы свергли режим Януковича, в этом заслуга наших ребят из «Правого сектора».
— Значит, и на Майдане вы испытывали состояние счастья?
— Угу… Например, когда я видел, как люди борются за идеалы, которые я исповедую. На Грушевского я был счастлив, когда понял, что украинцы — гордый народ, который готов бороться за свою свободу и счастье.
— А когда расстреливали людей?
— Это трагедия.
— Они лежали на Майдане, и каждый мог к ним подойти…
— Я подходил к ним… И чувствовал такую ненависть к тем, кто их убил. И печаль об их утраченных жизнях.
— А что было сильней: печаль или ненависть?
— Я не знаю, как это описать. У меня и на украинском слов нет. Наверное, между двумя этими чувствами была сбалансированность.
— А где вы были, когда стрелял снайпер?
— На Крещатике. Я был в балаклаве… — говорит он. — В ней лица не видно. Ходила информация, что у снайперов заказы на Яроша и Парубия. Были перехвачены их разговоры.
— Почему же они не убили Яроша?
— Я же говорю: только потому, что я был в балаклаве. Они не могли идентифицировать меня как Яроша. По-этому случилось так, как случилось: я живой. Пока еще.
— Хорошо быть живым?
— Ха, для того жизнь и дается. Быть живым… это и чувствовать счастье, и делать свою работу. И любить тех, кто тебя окружает. И видеть солнце.
— Солнце?
— Да. Это самое первое.
— А вот те, кто погиб, к сожалению, в отличие от вас, никогда больше не увидят солнца.
— Да, и мне очень, очень жаль. Но вы же знаете, я не прятался. Вы же знаете, пуля — она не выбирает. Я так сожалею о том, что погибли люди… — Ярош краснеет, в глазах его заранее обида на то, что я могу не поверить. — Особенно молодые, а я сам уже прожил много лет. Но Бог так решил, и я остался жив. Может быть, для того чтобы дать мне возможность сделать так, чтобы Путин ответил за их смерть.
Ярош без визитки. Фото 2
У Дмитрия Яроша, похоже, два эпизода разговора вызвали сильную эмоцию — о русском языке детства (он, наверное, все еще стесняется своего украинства не по рождению) и подозрение, что он посылал других на смерть, а сам якобы не рисковал. Очевидно, он не врет, он рисковал и сам. Но спецификой революции было то, что боевые отряды Майдана имели каждый раз план радикализации протеста, торпедирования всех договоренностей, которые заключали системные политики, планы «операций». Ровно так же и сейчас на востоке страны боевые группы действуют из-за спин невооруженных людей — такова техника этой войны. Гибнут прежде всего не обученные бойцы, а как раз ничего не подозревающие люди или плохо вооруженные протестующие, которые просто оказывались в эпицентре боя. «Правый сектор» потерял немногих. Ярош, впрочем, не отказывается от ответственности.
— Вы знаете, что у меня друзья гибнут? За свободу. И они мне верят. А знаете, почему они мне верят? Может быть, потому что я никогда не прятался? Может быть, потому что я всегда был для них хорошим примером?
— Вы не могли бы пояснить, несете вы все же ответственность за те смерти на Майдане?
— Безусловно.
— Несете?
— Безусловно. Знаете почему? Потому что операцию можно было лучше спланировать. Можно было сделать все по-другому. Но ангелы на этом свете не живут. «Правому сектору» удалось минимизировать свои потери. Они у нас были очень небольшими. Я говорил с другими хлопцами, я объяснял, что все надо делать не так. Но они меня не послушали, и жертв стало значительно больше. А сделали бы по-другому… я корю себя за это.
— Каждый день?
— Нет. Не каждый день. Мое существование мучительно, но не я планировал эти операции. И родственники погибших меня ни в чем не винят. Я не был первым человеком на Майдане. Не я принимал решение об операции. Но нужно идти вперед, надо оправдывать эти жертвы.
— Мстить?
— Ненависть — плохое чувство, и его нужно душить в себе. Оно мешает мыслить объективно.
— Ваша ненависть холодная или горячая?
— Моя — в сердце, — дотрагивается до груди. — Но она уже отпускает. Потому что я христианин. Господь помогает вылечить ненависть.
— Чем?
— Любовью.
— К кому?
— К ближнему.
— Ближнему какой национальности?
— «Правый сектор» не делит людей по национальностям.
Война
В разговоре с российским журналистом, желая быть понятым, Ярош избегает по возможности радикальной риторики, пряча вражду к «москалям» за антиимперской идеей. Но для внутреннего употребления есть собственно национальная концепция Степана Бандеры, что прямо обсуждается и на сайте «Тризуба»: «Сьогодні особливого розмаху і поширення набуває з подачі деяких псевдопатріотів хибна і вкрай шкідлива опортуністична концепція, що „не Росія, не російський народ є ворогом самостійності України, а відокремлений більшовицький імперіялізм“. Степан Бандера постійно наголошував на необхідності поборювати якнайрішучіше такі орієнтації і „з москалями не мати спільної мови“. Він стверджував: „Ми вважаємо російський народ за загарбника, тому не сміє бути притупленою гострота українського антиросійського фронту, ані не сміє поширюватися серед українських народніх прошарків баламутство“».
— Значит ли это, что в каждом гражданине России вы видите оккупанта?
— Я в вас не вижу оккупанта. Оккупант нашей земли — Россия. Российские спецслужбы очень активно работают на территории Восточной Украины, делают все, чтобы она не стала самостоятельной независимой страной. По нашей информации, не больше 20% приняли участие в том фейковом референдуме, который Россия провела в Крыму.
— Вы говорите — «по вашей информации». А как вы ее собираете, как анализируете?
— Ее собирают социологические службы Украины. Они проводят исследования.
— Тогда, наверное, вы знаете и какой процент на востоке хочет если и не войти в состав России, то по крайней мере федерализации?
— В тех акциях, которые сейчас там проводятся сторонниками федерализации, принимают участие самое большее несколько сотен человек. В основном это люди с криминальными наклонностями и не совсем адекватные. Я тоже бываю на Харьковщине, и что-то я не встречал там такого большого количества людей, которые выступают за федерализацию. У россиян преувеличенная информация.
— Ну, может, на Харьковщине люди вас просто боялись и не были откровенны?
— Не такой уж я страшный, чтоб меня бояться.
— С виду вы действительно нестрашный. Но вы же понимаете, что боятся «Правого сектора», а его образ раздут до демонических размеров.
— Благодаря российским средствам массовой информации. Российские СМИ не только «Правый сектор», они и весь Майдан, который боролся за свободу, превратили в фашистов, нацистов и так далее.
— Но вас боятся — это факт.
— Ммм… Люди часто боятся потому, что не имеют объективной информации.
Объективно говоря, и без российских телеканалов людям на востоке страны есть чего бояться: «Правый сектор» еще и все время пугает. Только недавно Борислав Береза, глава информационного отдела «Правого сектора», выступил с планом решения «восточной проблемы», заключающимся в разворачивании тотальной войны: «…Город подлежит массированной атаке из всех видов оружия… Точечная зачистка города с последующим подключением уборочной техники… Как бы ни было печально и трагично это признавать, но других решений проблема на востоке Украины не имеет. И это не мое мнение, а выводы военспецов». А по поводу трагедии в Одессе «Тризуб» опубликовал только новость о смерти своего члена: «2.05 від куль біснуватих сепаратистів загинув Ігор Іванов — десятник „Правого cектора“ Одеси. ПОМСТИШ СМЕРТЬ ВЕЛИКИХ ЛИЦАРІВ! Вічная пам’ять Герою української нації! Ми не спинимось, Брате!» Вряд ли это улучшает взаимопонимание с родственниками погибших «бесноватых сепаратистов».
— Вы бывали в России?
— Да. Служил и работал. И родственники там у меня есть. Один из моих дедов во Вторую мировую прошел все фронты. У меня много друзей в России. И, в принципе, эти люди не страдают великодержавным шовинизмом. Но мы говорим про власть. Мы четко отделяем от власти тех людей, которые выходят на акции в поддержку Украины и против войны. Мы понимаем, что нельзя судить обо всех одинаково: так, не может быть, чтобы все россияне были плохими или хорошими. Но есть Кремль, который проводит свою имперскую политику при поддержке СМИ. Кремль развивает в россиянах имперский синдром.
— То есть вы говорите, что каждый россиянин в отдельности не несет ответственности за действия власти? Но сейчас, в данный момент, разве вы не перекладываете на меня ответственность за действия власти?
— Как?
— Вы не хотите говорить со мной по-русски.
— Я уже не так хорошо говорю. Уже много лет не говорил. Но я на своей земле. А на своей земле я буду говорить на государственном языке. Государственный язык — это украинский. Я не хочу говорить по-русски, хоть и не вижу в вас оккупанта. Это мой внутренний принцип.
— Какие еще внутренние принципы у вас есть?
— Я украинский националист и исповедую все принципы, которые исповедуют украинские националисты. Я человек, который мыслит и действует ради своего народа, своей нации. Это если коротко формулировать.
— А что, разве людям обязательно быть националистами, чтобы мыслить и действовать ради своего народа?
— Все могут быть патриотами, но не все могут быть националистами. Этого от всех и не требуется. О своем патриотизме каждому говорить и не надо. Но мы занимаемся политикой и должны об этом говорить.
— Вы давно перестали говорить по-русски?
— В 1996 году.
— А как вы собираетесь разговаривать с мужчинами, живущими на востоке Украины? Они не хотят говорить по-украински.
— Я сам из Днепродзержинска. Там нет людей, которые не понимают по-украински. Как можно жить в стране и не говорить на языке этой страны? Я не раз говорил: мы не намерены проводить насильственную украинизацию. Никто им русский язык не запретит. Нас не слышат.
Ярош без визитки. Фото 3
Тут тоже скорее наоборот — слышат. Уже после этого разговора Дмитрий Ярош высказался по поводу декларации национального единства, причем высказался против придания какого-либо официального статуса русскому языку: «Питання мови. Дерусифікація України — необхідна річ». Дальше он говорит, что к дерусификации следует подходить «не инфантильно», что это задача настоящего национального государства на 10–15 лет, но цель именно «дерусификация». То есть для него и его семьи, сознательно отказавшихся от русского, это не кажется проблемой, но есть миллионы граждан, для которых реализация этой программы, даже небыстрая, — смерть рода, традиции, предательство предков.
— А вы понимаете, что навели страх и ужас на людей с востока Украины, которые такие же, как ваш отец? И у некоторых из них сердце тоже может не выдержать?
— Я? Чем?! Скажите мне, чем я навел на них страх и ужас? Что я, террорист? Я вспарываю людям животы? Граблю магазины? Разбиваю машины?
— Возможно, вы всего этого и не делаете. Но я вам уже говорила, факт остается фактом: вас боятся такие же простые люди, как ваш отец, — говорю я.
Ярош краснеет и молчит.
— Конечно, Россия постаралась сделать все, чтобы меня боялись. И чем больше она будет работать в этом направлении, тем больше меня будут бояться. Что я могу сделать?
— А вы думаете, объект, вызывающий страх, сам становится сильнее?
— От чужого страха? Ммм… Сила не в том. Сила не в страхе других. Сила внутри. И если ее развивать, она дает большие возможности. Сила — это вера и те же принципы.
— То есть вы считаете, что Россия — единственная причина того, что вас боятся?
— Да. Никаких других поводов мы не давали. Сегодня читал информацию: «Правый сектор» собирается закидывать шахты гранатами… И все это тиражируется. Хотя в это самое время террористы на востоке закрывают шахты, убивают шахтеров. Но эти фейки гуляют и вселяют в людей страх.
— Я могу быть неправа, но мне кажется, вас боятся не поэтому.
— Не поэтому? А почему?
— И я думаю, что боятся справедливо.
— Да? Почему?
— Потому что люди, которые готовы класть чужие жизни ради своих убеждений, всегда страшны. А вы такой.
— Вы же знаете, что люди делятся на две категории: тех, кто ведет, и тех, кого ведут. Те, кто ведет, они жертвуют не только чужими жизнями, но и своей жизнью. Своей свободой. Они попадают в тюрьмы. И командир, который принимает участие в военных действиях, морально готов жертвовать и собой, и своими солдатами. А мы тоже воины. Я знаю, что жертвы будут. Мы их постараемся минимизировать. Мы и так делаем все для того, чтобы их было меньше.
Вера
— В чем выражается ваш личный патриотизм? Не патриотизм «Правого сектора», а ваш личный?
— В том, что я вырастил своих детей. В том, что я стараюсь все делать для того, чтобы моя страна была сильной и процветающей, играла свою роль в геополитике. На своем месте я стараюсь каждый день что-то сделать для Украины.
— А что конкретно?
— Я человек верующий. Я христианин. Поэтому все, что связано с человеческой жизнью, для меня базируется на христианских принципах. Это и жизнь в семье, и жизнь в коллективе, и жизнь в народе. Человеку жизнь дается, чтобы родить детей, вырастить их, чтобы получить профессию и работать. Чтобы защищать свою родину. Это самые первые моральные принципы. А без морали и без принципов человеческая жизнь не имеет смысла.
— А ценнее человеческой жизни что-то есть?
— Есть. Свобода. Если человек раб, его жизнь не может быть счастливой. Счастье для раба абсолютно невозможно.
reporter.vesti.ua/55425-jarosh-bez-vizitki#.U5H...

моё ИМХО

Да, чувствуется, что человек недавно перескочил из полевого командира и типичного военного в публичное лицо и дипломата. Раз виляет, краснеет и пытается держать линию на то, что "во всём виновата Россия и лично Путин с Кремлём".
И ещё несколько моментов.
1. Идейный наследник идейных сторонников ОУН-УПА, заявлял о своём движении, как продвигающем Бандеру, но при этом упомянул деда, воевавшего в Великой Отечественной. Взаимоисключающие параграфы.
2. Даже он по факту признал, что Россия воевала в Чечне за дело сохранения государства.
(самое ключевое)
3. Открытие. Т. е. человек уже с детства тяготился жизнью в советской стране, мечтал говорить исключительно на украинском, создать украинский национализм, считал и считает Россию оккупантом, но почему-то не избежал участи многих украинцев, которые сидят без работы, работал и служил в стране "оккупантов"